Дверь в лето - Страница 36

А Белла почти наверняка знала, где сейчас Рикки. И я согласился встретиться с нею.

Она предложила вместе пообедать, но я отказался. Я не очень щепетилен, но всегда считал, что совместная еда – занятие для друзей. Я согласился встретиться с нею, но не есть и не пить. Я спросил у нее адрес и сказал, что буду к восьми часам вечера.

Она жила в одной из дешевых меблирашек, до которых еще не добралась Большая Стройка. Теперь я мог быть уверен, что она никуда от меня не денется.

Но стоило мне ее увидеть, и я понял, что любая моя месть опоздала: время и она сама справилась с этим лучше меня.

Ей было не меньше пятидесяти трех, если судить по тому, что я помнил, а, скорее всего, около шестидесяти. Благодаря успехам геронтологии и эндокринологии, женщина, если она следила за собой, могла выглядеть на тридцать еще тридцать лет после тридцати. Некоторые актрисы выступали в амплуа молодых девушек и были при этом бабушками.

Белла за собой не следила.

Она была довольно толста, довольно оживлена, и было в ней что-то кошачье. Очевидно, она до сих пор считала свое тело основным капиталом и поэтому одевалась в стиктайтовское неглиже, которое открывало не только тело (слишком много), но и то, что она женского пола, млекопитающее, весьма упитанна и не годна к употреблению. Она не сознавала это. Свой некогда быстрый ум она порастеряла, и все, что в ней осталось от старых времен, так это тщеславие и непреодолимая самоуверенность. С радостным визгом она бросилась ко мне и чмокнула меня прежде, чем я успел уклониться.

Я отстранил ее.

– Спокойнее, Белла.

– Но, дорогой! Я же так рада видеть тебя! Так взволнована! Так возбуждена!

– Охотно верю.

Я пришел лишь затем, чтобы узнать кое-что и уйти… ничем не обнаружив своих чувств. Но это оказалось не так просто.

– Вспомни, как мы расстались. Вы накачали меня наркотиками, а потом запихнули в анабиоз.

– Дэн, любимый, мы сделали это для твоего же блага! Ты был так болен…

Похоже, она сама в это верила.

– Ладно, ладно. А где Майлз? Ты ведь теперь «миссис Шульц»?

Глаза ее округлились.

– Разве ты не знаешь?

– Что?

– Бедный Майлз… бедный дорогой Майлз. Он и двух лет не прожил после того, как ты оставил нас, Дэнни-бой.

Она вдруг разозлилась.

– Он обманул меня!

– Какой ужас!

Хотел бы я знать, как он умер? Сам, или ему помогли? Накормила супчиком с мышьяком? Однако, я решил до поры до времени держать подозрения при себе.

– А что стало с Рикки?

– Что за Рикки?

– Падчерица Майлза. Фредерика.

– А, это ужасное маленькое отродье! Откуда я знаю? Она уехала к своей бабке.

– Куда? И как фамилия ее бабушки?

– Куда? В Таксон… или в Юму… или еще в какую-нибудь дыру вроде этого. А может быть, куда-то в Индиану. Я не хочу говорить об этом невозможном ребенке… давай лучше поговорим о нас с тобой.

– Минутку. Как звали ее бабушку?

– Дэнни-бой, ты стал ужасным занудой. Чего ради я должна все это помнить?

– И все-таки?

– Господи, Ханелон… или Хейни… Хейнз… Хинкли! Не хмурься, милый, давай лучше выпьем. Выпьем за наше счастливое воссоединение!

Я покачал головой.

– Я не пью.

Это было почти правдой. Получив в свое время хороший урок, я знал, что алкоголь – плохой товарищ, и обычно ограничивался пивом с Чаком Фриденбергом.

– Очень жаль, дорогуша. Но ты не против, если я выпью?

И она устремилась к своему лучшему и единственному другу – бутылке с джином. Но прежде, чем опрокинуть рюмочку, она достала пластиковый флакон и вытряхнула на ладонь две капсулы.

– Хочешь?

Я узнал полосатую этикетку. Это был эйфорион. Он считался нетоксичным и не наркотическим, хотя единого мнения на этот счет не было. Некоторые предлагали зачислить его в один ряд с морфином.

– Благодарю, мне и так хорошо.

– Рада за тебя.

Она проглотила обе капсулы и запила джином. Мне следовало поспешить, если я хотел что-то узнать. Скоро она будет способна только хихикать. Я взял ее за руку, усадил на диван, а сам сел напротив.

– Белла, расскажи мне о себе. Введи меня в курс дела. Чем кончились переговоры с «Мэнниксом»?

– Ничем… – тут ее словно кольнули. – И все из-за тебя!

– Из-за меня? Но меня же при этом не было!

– Конечно, из-за тебя. Ведь это ты сделал первую модель той раскоряки на колесах от инвалидного кресла… а они только этого и ждали. А потом она пропала…

– Пропала? Как это случилось?

Белл взглянула на меня с холодной подозрительностью.

– Тебе лучше знать. Ведь это ты ее взял.

– Я?! Белла, ты в своем уме? Я ничего не мог взять! Я был намертво заморожен, лежал в анабиозе. Как это случилось? И когда?

Все это совпадало с моими собственными домыслами насчет того, что кто-то увел «Умницу Фрэнка» у Майлза и Беллы, коль скоро они не разбогатели на нем. Но из миллиардов людей, живущих на земном шаре, у меня было самое железное алиби. Я не видел «Умницу Фрэнка» с той самой горестной ночи, когда они нокаутировали меня.

– Расскажите мне об этом, Белла. Как это случилось? И почему вы думаете, что это моя работа?

– А чья же еще? Никто другой не знал, насколько он важен. Эта куча дерьма! Говорила я Майлзу, что нельзя держать его в гараже.

– Но если кто-то и увел его, то что из этого? Ведь у вас остались все записи, инструкции и чертежи.

– Ничего не осталось! Этот идиот Майлз засунул все бумаги и чертежи в саму машину. Ночью мы хотели увезти ее от греха подальше.

Меня даже не покоробило это «от греха подальше». Я уже был готов сказать, что запихнуть бумаги во «Фрэнка» невозможно – он и без того был набит деталями, словно гусь яблоками, но вовремя вспомнил, что сам приспособил между колесами ящик для инструментов, чтобы не бегать за каждым пустяком.