Дверь в лето - Страница 41


К оглавлению

41

Что я и сделал. Потом мы говорили, что называется обо всем, а особенно – о женщинах. У Чака была теория, будто бы женщины сродни механизмам – и те, и другие одинаково не владеют логикой. Свои тезисы он подтвердил графиками, рисуя их прямо на столе. Я слушал его, слушал, а потом вдруг выдал:

– Если бы это было настоящее путешествие во времени, я бы знал, что делать.

– Что? О чем ты?

– Да все о том же. Слушай, Чак, я прибыл сюда – я хочу сказать в «сейчас» – довольно допотопным способом. Вся штука в том, что назад пути нет. Все мои беды случились тридцать лет назад. Чтобы докопаться до истины, мне следовало бы вернуться туда… если бы способ путешествовать во времени существовал на самом деле.

Он посмотрел на меня.

– Он существует.

– Что?

Чак мгновенно протрезвел.

– Я не должен был говорить этого.

– Может быть, – кивнул я, – но ты уже сказал. А теперь – выкладывай все как есть, пока я не опорожнил кружку тебе на голову.

– Забудь это, Дэн. Я сболтнул лишнего.

– Говори!

– Я не имею права, – он быстро огляделся. Рядом никого не было. – Это засекречено.

– Путешествие во времени засекречено? Но почему, боже мой?

– Ты что, парень, не был на государственной службе? Да они и секс засекретят, если смогут. И безо всякой причины. Просто они так привыкли. Засекречено – и все тут. Уволь.

– Чак, брось хамить. Это важно для меня. Ужасно важно.

Он молча глядел в стол.

– Мне ты можешь рассказать. У меня неограниченный допуск. И его никто не отменял, хотя я давно уже не состою на государственной службе…

– Что такое «неограниченный допуск»?

Я объяснил – он покивал.

– Ты имеешь в виду статус «Альфа». Ты молодец, парень, я дополз только до «Беты».

– Тогда почему ты не можешь мне рассказать?

– Хм… Сам знаешь. Несмотря на твой высокий статус, у тебя нет тематического допуска.

– Какого еще допуска, к черту?

– Тематического. Того, что был у меня.

Он не собирался раскалываться, и я заявил:

– Не думаю, чтобы это было так важно. По-моему, ты просто трусишь.

Пару минут он пялился на меня.

– Дэнни… – выдавил он наконец.

– Что?

– Я расскажу тебе все. Только помни, парень, о своем статусе «Альфа». Я расскажу тебе об этом потому, что это никому не повредит. Правда, и тебе не поможет. Да, это самое настоящее путешествие во времени, но толку от этого никакого. Ты не сможешь им воспользоваться.

– Почему?

– Ты дашь мне сказать? Никто не знает, как это происходит – даже теоретически это невозможно. Это не представляет даже научной ценности. Перемещение во времени – просто побочный продукт исследования нуль-гравитации. Потому оно и засекречено.

– Черт возьми, но ведь нуль-гравитацию рассекретили!

– Ну и что из этого? Если бы перемещению во времени нашлось коммерческое применение, его бы тоже рассекретили. А теперь – заткнись.

Не то, чтобы я его послушался. Однако, перескажу все без моих реплик.

Когда Чак учился на последнем курсе Колорадского Университета, он подрабатывал на должности лаборанта. Сначала он работал в лаборатории, занимавшейся низкими температурами, но потом Университет занялся разработкой выводов Эдинбургской теории поля и выстроил в горах большую физическую лабораторию. Шефом Чака был профессор Твишелл, доктор Хьюберт Твишелл. Он упустил Нобелевскую премию и поэтому остервенел.

– Твиш решил посмотреть, что будет, если попробовать поляризовать гравитационное поле. Ничего особенного не случилось. Насмотревшись вдоволь, он отошел к компьютеру обработать результаты опыта. Компьютер выдал такое, от чего у Твиша вылезли глаза на лоб. Мне он, естественно, ничего не показывал. Потом он положил в камеру два серебряных доллара, – тогда они были еще в ходу – и велел мне пометить их. Затем нажал кнопку, и доллары исчезли.

– Конечно, это было свинство с его стороны, – продолжал Чак, – выкидывать подобные фокусы на глазах у парнишки, которому деньги доставались с таким трудом. Но он казался довольным, я, впрочем, тоже – ведь мне платили повременно.

Спустя неделю одно из колесиков прикатилось назад. Только одно. Но еще раньше случилось вот что. Шеф ушел домой, а я прибирался в лаборатории и вдруг обнаружил в испытательной камере морскую свинку. Ни у нас в лаборатории, ни поблизости никакой живности не водилось. Я взял ее и понес к биологам. Они пересчитали свой зверинец, но дефицита не обнаружили. Я взял зверушку домой, и вскоре мы очень подружились.

После того, как доллар вернулся к Твишеллу, он начал работать так, что забывал бриться. Однажды он затребовал у биологов двух морских свинок. Одна из них показалась мне ужасно знакомой, но разглядеть ее как следует я не успел – Твиш нажал кнопку, и обе исчезли.

Через десять дней одна из них – та, что не походила на мою – вернулась, к вящей радости Твиша. Потом из департамента безопасности явился один хмырь, типичный полковник, хотя и называл себя профессором ботаники. Военный до мозга костей… и Твиш ничего не смог с ним поделать. Так вот, этот полковник живо посадил нас под колпак – установил режим секретности, дал всем по статусу, взял подписку о лояльности. Похоже, он возомнил, будто напал на величайшее стратегическое открытие со времен Цезаря. Он думал, что с помощью установки Твиша можно будет выигрывать проигранные сражения, побеждать врага за день до битвы. А противник так и не поймет, в чем дело. Конечно, он был псих, с головы до ног… и светилом стратегии он не стал, как ни пытался. А секретность, насколько я знаю, так и осталась. По крайней мере, открытых материалов я не видел.

41