Дверь в лето - Страница 42

– Мне кажется, – перебил я его, – это могло дать некоторые военные выгоды. Можно взять напрокат у времени целую дивизию. Хотя, постой, здесь есть одно «но». Вы посылали во времени парные предметы. Значит, нужны две дивизии: одна идет в будущее, другая – в прошлое. Таким образом, одна дивизия теряется полностью… и я уверен, что есть более дешевые способы выиграть сражение.

– Ты прав, хотя кое в чем ошибаешься. Вовсе не обязательно брать пару дивизий, пару морских свинок или пару чего бы то ни было. Оперировать нужно с массами. Можно взять дивизию солдат и груду валунов того же веса. Действие равно противодействию, как гласит третий закон Ньютона.

Он снова начал чертить на столе.

– Произведение массы на скорость равно произведению скорости на массу… На этом принципе основан полет ракеты. Формула путешествия во времени выглядит похоже: произведение массы на время равно произведению времени на массу.

– Так в чем дело? Валуны подорожали?

– Пораскинь мозгами, Дэнни. Ракета движется в одну сторону, газы – в другую, а в какой стороне лежит прошлая неделя? Покажи пальцем. Попробуй. И как ты узнаешь, которая из масс отправится в будущее, а которая – в прошлое? Такое оборудование практически невозможно отладить, правильно его сориентировать.

Я замолчал. В хорошеньком же положении окажется генерал, получив вместо дивизии кучу гравия! Неудивительно, что экс-профессор так и не стал бригадным генералом.

Чак продолжал:

– Эти две массы можно представить в виде пластин конденсатора, несущего определенный заряд времени. Сближаем их… Чвак! – и одна из них оказывается в прошлом. Но мы никогда не узнаем, какая из них где. И что хуже всего – ты не сможешь вернуться.

– Что? Да кто же захочет возвращаться в прошлое?

– Тогда какой же из всего этого толк? Для коммерции? Для науки? Где бы ты ни оказался, от твоих денег мало проку, если ты не можешь вернуться в свое время. Кроме того, оборудование и энергия тоже стоят денег. Мы пользовались атомным реактором. Дороговато… но это к делу не относится.

– Назад вернуться можно, – изрек я. – С помощью анабиоза.

– Что? Это если ты попадешь в прошлое. А можешь угодить и в будущее, пятьдесят на пятьдесят. И если в этом прошлом знают, что такое анабиоз… а его открыли только после войны. Но какой в этом толк? Если тебя интересует, что произошло, скажем, в 1930 году, полистай старые газеты. Кстати, вот чудесный способ сфотографировать распятие Христа… хотя нет. Это невозможно. На всей Земле не хватит энергии. Вот тебе еще одно препятствие.

– Но ведь должен же кто-нибудь попробовать. Неужели не нашлось таких?

Чак снова огляделся.

– Я и так сказал тебе слишком много.

– Так скажи еще, хуже не будет.

– Мне кажется, их было трое. Мне кажется. Первым был один из преподавателей. Я был в лаборатории, когда Твиш привел этого типа, Лео Винсента. Твиш сказал, что я могу быть свободен. Домой я не пошел; шлялся вокруг лаборатории. Немного погодя Твиш вышел из лаборатории без Винсента. Насколько я знаю, он остался там. И больше не преподавал.

– А еще двое?

– Студенты. Они зашли в лабораторию втроем, а потом Твиш вышел – один. На другой день я встретил одного студента на лекции, а другой пропадал целую неделю. Сам раскумекай, что это значит.

– А сам ты не соблазнился?

– Я? Что я, по-твоему – псих? Правда, Твиш полагал, что это чуть ли не мой прямой долг. В интересах науки. «Спасибо, – сказал я, – но я лучше пойду выпью пива». Еще я сказал ему, что с радостью щелкну тумблером, когда он сам соберется в путешествие во времени. Но он не доставил мне этого удовольствия.

– Вот она – возможность. Я узнаю все, что мне нужно, а потом лягу в анабиоз и вернусь сюда. Дело того стоит.

Чак глубоко вздохнул.

– Не пей больше пива, дорогой мой. Ты уже пьян. И совсем меня не слушал. Во-первых, – тут он начертил палочку на столике, – ты не можешь быть уверен, что попадешь в прошлое. А с таким же успехом можешь оказаться в будущем.

– Я рискну. Сейчас мне лучше, чем тридцать лет назад, и тридцать лет спустя будет не хуже.

– Ну тогда лучше снова улечься в анабиоз – это безопаснее. Или просто сидеть и ждать, пока пройдут эти годы. Сам я именно так и делаю. Не перебивай меня. Во-вторых, ты запросто можешь промазать и не попасть в 1970-ый, даже если ты и попадешь в прошлое. Насколько мне известно, Твиш работает наугад, аппаратура у него не отрегулирована. Правда, я был всего лишь лаборантом. В-третьих, лабораторию построили в 1980 году; раньше на этом месте была сосновая роща. Хорошо тебе будет очутиться десятью годами раньше внутри дерева? То-то, – шарахнет – не хуже кобальтовой бомбы. Как ты полагаешь? Тебе представится случай узнать это наверняка.

– Но… я не понимаю, отчего я должен очутиться на месте лаборатории. Почему бы мне не оказаться где-нибудь на открытом месте, а не там, где будет стоять лаборатория: я имею в виду, где она стояла… или точнее…

– Ничего не выйдет. Ты окажешься на том же самом месте – и по широте, и по долготе, как та морская свинка, помнишь? А если ты окажешься там прежде, чем была построена лаборатория – ты, скорее всего, окажешься в дереве. В-четвертых, даже если все пройдет хорошо, как ты собираешься лечь в анабиоз?

– Так же, как и в первый раз.

– Ясно. А где ты возьмешь деньги?

Я открыл рот и тут же захлопнул его, чувствуя себя дурак дураком. Когда-то у меня были деньги, но лишь однажды. То, что я скопил (чертовски мало), я не мог взять с собой. Дьявол, даже если бы я ограбил банк (а я не представлял, с какой стороны к этому подступиться) и зацепил миллион, я все равно не смог бы перевезти эту сумму в 1970 год. С нынешними деньгами меня ждала прямая дорога в тюрьму за сбыт фальшивых купюр. Изменилось все – размер, цвет, рисунок, система нумерации.