Мою нежность к Денверу не смог поколебать даже федеральный бум, настолько я был рад вернуться в свое собственное время.
Но проклятые мелочи не оставляли меня в покое. Поступив в штат «Горничные Инкорпорейтед», я вылечил себе зубы и думать о них забыл. Но в 1970 году не было антикариесных таблеток, в зубе появилось дупло, и он начал донимать меня все сильнее. Я пошел к дантисту и совершенно забыл, что он увидит меня во рту. Он моргал, совал свое зеркальце то туда, то сюда и, наконец, сказал:
– Иосафат Великий! У кого вы лечили свои зубы?
– О-о-н-а?
Он вынул зеркальце из моего рта.
– Кто это сделал? И как?
– Что? Это вы про зубы? Мне их чинили в одной экспериментальной клинике… в Индии.
– Как им это удалось?
– Откуда я знаю?
– Ммм… подождите минутку. Я должен сделать несколько снимков, – и он начал возиться с рентгеновским аппаратом.
– Нет-нет, – запротестовал я, – просто вычистите эту дыру, закупорьте ее и отпустите меня.
– Но…
– Мне очень жаль, доктор, но сейчас я очень тороплюсь.
Он сделал, как я просил, хотя время от времени прерывался, снова и снова осматривая меня и мои зубы. Я заплатил наличными и исчез, не оставив следа. Уверен, что у него появились кое-какие идеи. Пусть, ничего страшного. Люди должны сами доходить до всего, а не получать готовенькое. Поэтому я и не позволил сделать рентген.
Потея по шестнадцать часов в сутки над «Чертежником Дэном» и «Питом Протеем», я умудрялся левой задней делать еще кое-что. Анонимно, через адвокатскую контору Джона, я снесся с солидным сыскным агентством и заказал данные о прошлом Беллы. Я сообщил им адрес, личный номер и марку машины (на случай, если понадобятся отпечатки протекторов) и намекнул, что она, возможно, не раз была замужем, и что полиция, может быть, завела на нее дело. В целях экономии я старался максимально сузить для них круг поисков.
Если бы поиск занял дней десять, я бы распростился со всеми своими денежками. Но агентство работало быстро, и через пару дней на адрес конторы Джона пришел толстый пакет.
Белла оказалась деловой девушкой. Она была на шесть лет старше, чем сказала мне, и до восемнадцати лет успела дважды побывать замужем. Один из этих браков был незаконным – у парня уже имелась семья. Было неясно, удосужилась ли она развестись с ним. С восемнадцати лет она была замужем четырежды, хотя одно замужество внушало сомнения. Не так уж сложно сделаться «солдатской вдовой», тем более, что «муж» погиб и протестовать не может. Однажды она была разведена (официально), и один из ее мужей умер своей смертью. Оставался, по крайней мере, один, с которым она продолжала «состоять в браке».
Ее полицейское досье было толстым и интересным, хотя в уголовном преступлении ее изобличили лишь однажды, в Небраске, но освободили под залог. Это установили по отпечаткам пальцев, потому что она, выйдя на свободу, сменила имя и получила новый личный номер. Агентство спрашивало, нужно ли уведомить власти штата Небраска.
Я ответил им, что не нужно: дело было девять лет назад, срок давности уже истек. Я надивиться не мог: каким же я был болваном! Воистину, рефлекторные реакции никого не доводят до добра.
К октябрю я понял, что безнадежно отстал от своего графика. Я еще не закончил описание, а без него чертежи стоили немного. К заявке я вовсе не притрагивался. С коммерсантами я еще не связывался – мне нечего было им показать – и это было хуже всего. Мне просто не хватало времени на все. Пожалуй, следовало бы мне попросить доктора Твишелла переместить меня не на тридцать один, а на тридцать два года, да еще недельки три зарезервировать для отдыха. Похоже, что я тогда здорово переоценил свои возможности.
Саттонам я своих игрушек не показывал. Не то, чтобы я чего-то побаивался, просто не хотел разговоров и бесполезных советов, пока не закончу работу. В последнюю октябрьскую субботу я собирался к ним в клуб и поэтому работал до последней ночи, нагоняя график. Будильник задребезжал слишком рано – я сам его так поставил, чтобы успеть побриться. Бритва, будильник! Слава богу, что 2001 году нет таких садистских предметов. Побрившись, я собрался с духом и пошел в угловую аптеку позвонить и объявить своим друзьям, что не смогу с ними поехать.
К телефону подошла Дженни.
– Дэнни, ты слишком много работаешь. Уик-энд на природе пойдет тебе только на пользу.
– Ничего не поделаешь, Дженни. Я должен работать. Простите меня.
Джон взял вторую трубку.
– Что за вздор ты несешь, Дэн?
– Мне нужно работать, Джон. Времени не хватает. Передавай всем в клубе привет.
Я поднялся к себе, сжег пару гренок, завулканизировал несколько яиц и сел за чертежи.
Часом позже ко мне постучались Саттоны.
Отдыхать мы так и не поехали. Зато я показал им обе машины. «Чертежник Дэн» не особенно впечатлил Дженни (оно и понятно, если женщина не инженер), но от «Пита Протея» ее было не оторвать. Дома у нее была пятая модель «Горничной», и она живо поняла, что «Пит» может гораздо больше.
А вот Джон сразу оценил «Чертежника Дэна». Перебирая клавиши (кое-какая практика у меня была), я ловко изобразил свою подпись, неотличимую от настоящей. Он поднял бровь.
– Слушай, парень, так ты всех чертежников оставишь без работы.
– Не оставлю. Нашей стране не хватает инженеров, вот эта штука и восполнит их дефицит. Лет тридцать спустя такая машина будет у каждого инженера и архитектора. Без нее они просто загнутся, как современный механик без электрических инструментов.
– Ты говоришь обо всем этом так, как будто знаешь наверняка.