Дверь в лето - Страница 23

Я проснулся в постели Беллы. Она трясла меня, приговаривая:

– Просыпайся, Дэн! Я не могу ждать тридцать лет. Каждая девушка должна думать о своем будущем!

Я попытался встать, чтобы отдать ей чемоданчик с золотом, который стоял под кроватью, но она ушла… а потом «Горничная» с ее лицом схватила чемоданчик, положила его себе на панцирь и заметалась по комнате. Я попытался догнать ее, но у меня не было ног и, как оказалось, не было тела вообще.

У меня нет тела, и никто обо мне не заботится…

Мир состоит из старших сержантов и работы… и какая разница, где работать и как? Я позволил им снова взнуздать меня и опять полез вверх по ледяной горе. Это было все, что мне оставалось – взбираться к цветущей вершине, где мне, наконец, дадут вожделенный отдых и позволят заснуть. Но я никогда не доберусь туда… не было ни рук, ни ног, ничего.

Лес, покрывающий склон горы, загорелся. Снег не таял, но я, держась из последних сил, чувствовал, как на меня волнами накатывает жара. Старший сержант говорил, склоняясь надо мною:

– Просыпайся… просыпайся… просыпайся…

* * *

От его бормотания я не проснулся – только сильнее захотелось спать. Все, что было после, я помню довольно смутно: кажется, я лежал на столе, и он вибрировал подо мною, а вокруг были огни, какие-то штуки, здорово напоминающие питонов, и куча народу. А потом, уже на больничной койке, я проснулся. Чувствовал я себя довольно хорошо, если не считать какой-то расслабленности, словно после хорошей парной и массажа. У меня снова были руки и ноги. Никто со мной не заговаривал, а когда я сам попытался задать сиделке пару вопросов, она что-то сунула мне в рот. А потом меня снова начали массировать.

Наконец, в одно прекрасное утро, я проснулся настолько, что смог встать, совсем так же, как и обычно вставал, проснувшись. Накатило легкое головокружение, и ничего более. Я знал, что вся предыдущая бодяга мне просто приснилась.

Я знал, кто меня сюда поместил. Наркотизировав меня, Белла приказала мне забыть все ее свинство, но либо за тридцать лет анабиоза гипноз потерял силу, либо ее приказ не дошел до меня. Я немного путался в деталях, но основное помнил хорошо – они, как говорят моряки, опоили меня и пустили в плавание.

Я особо не злился на них. Ведь это случилось только «вчера», всего лишь один сон назад – но этот сон длился тридцать лет. Я не могу точно описать это. Ощущение, оно слишком объективно. Память воспринимала это, как «вчера», а чувства – словно все это случилось давным-давно. Видели вы когда-нибудь, как телевизионщики одновременно показывают и туманный силуэт игрока, и общий вид стадиона? Вот и со мной происходило что-то в этом роде… сознательные воспоминания были в полной ясности, а вот эмоциональные реакции оказались неадекватны.

Я рад был пустить и Беллу, и Майлза на кошачьи консервы, но спешить с этим не хотелось. Это еще успеется – а сейчас мне не терпелось заглянуть в 2000 год.

Кстати о кошачьих консервах, а где Пит? Он должен быть где-то рядом, если старый бродяга перенес анабиоз. И тогда – только тогда – я вспомнил, что нас с Питом разлучили!

Я раздразнил Майлза и Беллу, и они приняли в отношении меня экстренные меры. Ведь они хотели убить моего кота, разве нет?

Похоже, они учинили кое-что похуже простого убийства. Они обрекли его на одиночество… на растрачивание дней своих на блуждание по глухим дворам и на стычки – и жизнь его кончилась под знаком голода и презрения ко всем двуногим тварям.

Они позволили ему умирать – конечно, он не мог прожить так долго – в уверенности, что я бросил его.

Они заплатят за это… если только они еще живы. О, как я хотел застать их в живых – невыразимо хотел!

* * *

Тут я вспомнил, что стою у своей кровати, вцепившись в нее, дабы устоять на ногах, и что из одежды на мне только пижама. Я осмотрелся вокруг, раздумывая, как бы мне вызвать кого-нибудь. Больничные палаты за это время изменились мало. Окон не было, свет исходил бог весть откуда. Кровать была высокая и узкая – больничная койка; насколько я помню, они во все времена были такие. Но эта была предназначена не только для того, чтобы спать – там были разные хитрые приспособления, и «судно», похоже, составляло единое целое с кроватью. Все эти штуки меня не интересовали, я искал кнопку вызова сиделки. Я хотел получить свою одежду.

Ничего похожего здесь не было, но затем я обнаружил клавиши на тумбочке, которая оказалась совсем не тумбочкой. Я нажал на одну из них, и на экране, расположенном рядом с изголовьем, появилась надпись: «ВЫЗОВ ПЕРСОНАЛА». Почти тотчас же она мигнула и сменилась другой: «ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ НЕМНОГО».

Вскоре дверь палаты бесшумно скользнула в сторону, и появилась сиделка. Сиделки тоже не изменились. Эта была в меру привлекательна и обладала хорошими манерами вымуштрованного сержанта. Поверх ее короткой прически была наколка. Одета она была в белую униформу непривычного покроя – она прикрывала совсем не те места, что в 1970 году. Впрочем, это во все времена можно было сказать о женской одежде вообще – даже рабочей. Непререкаемый тон обличал немалый стаж.

– Вы должны вернуться в постель!

– Где моя одежда?

– Вернитесь в постель. Немедленно!

– Послушайте, сестра, – урезонил я ее, – я ведь свободный гражданин старше двадцати одного года, не преступник. Я не хочу возвращаться в постель – и не вернусь. А теперь покажите мне, где моя одежда, или я сам, в чем есть, отправлюсь искать ее.

Она смерила меня взглядом, потом быстро повернулась и вышла. Дверь за ней закрылась.